04.12.2013 в 13:34
Пишет Они-кис-кис:Возмутители спокойствия-1. окончание.
Продолжение под котом
читать дальше14
Призрак был жуток: белое лицо с оплывшими чертами, черные, змееподобно шевелящиеся волосы, дикие бельма глаз. Ноги ему заменяла туманная субстанция, сужавшаяся в трогательный «хвостик». Судя по голосу и залысинам, при жизни призрак был мужского пола.
- Прошу прощения, что вызвал ваше недовольство. – Сказал Акэти пересохшим ртом и уверенным голосом. – Не соблаговолите ли объяснить его причину?
- Кака-така тебе еще причина, молокосос?! - Взъерепенился призрак. - Я – великий и страшный онрё великого и грозного воина, и хранитель того оружия, которое ты задумал стибрить! А ну, ложи на место, кому сказано!!
Натурально, упомянув термин «молокосос», призрак подписал себе смертный приговор! Если прежде Акэти надеялся покончить дело миром, - то после такого обращения у нашего сэнсэя осталось лишь одно желание, а именно: вколотить этого поганого фантома в ту могилу, из которой он так некстати вылез!
- Во-первых, - процедил Мицухидэ с самой презрительной из своих ухмылочек, - не «молокосос», а «почтенный господин». Во-вторых, - не «ложи», а «клади»! А в-третьих…
Сумрак пещеры с пронзительным свистом вспороли два серебряных зигзага: косы и их новый хозяин метнулись в атаку!
- Э-э!! Паря!! Ты чево??? – Совсем не по-геройски возопил геройский призрак и щарахнулся в сторону. Но Акэти уловил его движение и среагировал соответствующе. Лезвие левой косы рубануло призрака поперек груди. С воплем тот отшатнулся: в расплывчатом его теле появилась длинная черная прореха.
- Ага! – Констатировал Акэти, оскалившись так, что любой онрё, увидав его такого, улепетнул бы от греха подальше. – Значит, качественную сталь мы не любим… Ну, задрыга, - молись, коли помнишь, как это делается!
И он погнал призрака по пещере, стремительно шинкуя воздух лезвиями. Призрак уворачивался, умолял и матюгался. В конце концов, он ушел в стену и выскочил с противоположной стороны, рассчитывая напасть на Акэти сзади. Тот вовремя развернулся и встретил противника сразу тремя сверкающими улыбками: одна – своя собственная, и две принадлежат косам.
Потасовка продолжалась долго. Призрак выдохся первым; вжался в тот угол, где к нему нельзя было подобраться из-за нагромождения рухнувших сверху досок. Поначалу он еще успевал затягивать разрубы, которые наносил ему Акэти; но теперь он иссяк, и на туманном его торсе зияли несколько глубоких ран (каждая из которых была бы смертельна для человека). Кроме того, Акэти еще и отсек значительную часть хвоста, заменявшего призраку ноги. Хвост печально фосфоресцировал на том месте, где его отделили, дрожа и извиваясь, словно принадлежал ящерице.
- Перекур?! – Прохрипел Мицухидэ (у которого во рту теперь было сухо не с испугу, а от изнеможения).
- Перекур… - Жалобно пискнул призрак.
15
-… Работа у мене такая! Понимашь?! Ра-бо-та!!.. Мене тута поставили!.. Сказали – охраняй!.. Вот я и охраняю! А тут, понимашь, шляются всякие бест…
- Но-но, - предупреждающе игранул бровями Акэти.
-… ходют всякие почтенные люди! – Послушно исправился призрак. Кислый и угрюмый, он расстроенно мерцал в отдаленном углу пещеры, где пытался прирастить себе обратно отрубленный хвост. Хвост прирастал, но неохотно.
Акэти сочувственно вздохнул.
- Кто ж тебя тут поставил-то, чудик? – Спросил он призрака. – И чье это оружие?
- А вот - не скажу таперича! – Надулся призрак, и с удвоенным энтузиазмом продолжил колдовать над хвостом. Акэти откинулся спиной к холодной каменной стене и прикрыл глаза. Боевой азарт в нем угас, уступив место мыслям более насущным, а именно: как же ему отсюда вылезти, минуя зловещие подземные тоннели? Ну, допустим, сможет он по завалу вскарабкаться наверх, не переломав себе руки-ноги, - дак ведь это он только вернется в подвал! Из которого надо как-то процарапаться на первый ярус сквозь толщу камней, щебня и обломков… Уникальные нержавеющие косы – это, конечно, прекрасно; но ими не прорубишь дорогу на волю через земную твердь!
Проблема виделась неразрешимой, и Акэти решил подстегнуть свой мыслительный процесс. Снял с пояса маленькую гайдзинскую флягу, обтянутую кожей, и отхлебнул из нее. Покатал напиток во рту, а затем сглотнул, наслаждаясь тем, как клубочек жидкого пламени канул в желудок, согревая его изнутри.
Призрак, оставив возиться с полуприросшим хвостом, вскинул голову и принюхался. А затем – резко покатил к Акэти, целеустремленно пролетая сквозь встречные сталактиты:
- Э-эй, паря! А мне?!
- Кто тебе тут «паря», хамло нематериальное?!
- Господин благородный и уважаемый! - Резво перестроился призрак. - А не уделите ли глоточек за ваше здоровье??
Мицухидэ широким жестом протянул флягу призраку, от души при этом рассмеявшись. Сомнения, зародившиеся в нем еще во время драки, теперь подтвердились: никакой это не онрё, - настоящий онрё давно разворотил бы всю пещеру вместе с вмещающими ее горами, стремясь покарать нахала, вторгшегося в его владения! И уж подавно - онрё не сдался бы так легко, потеряв всего лишь хвост да хорошее настроение. Мицухидэ привелось нарваться на соё – привидение-алкоголика; существо нервное и заполошное, но в целом безобидное. При жизни этот соё был, скорее всего, рабочим, и погиб на строительстве замка либо спьяну, либо по неосторожности. И конечно – никто не назначал этого недотыкомку хранителем загадочных кос; просто призрак, одичавший без живого общения, решил повыпендриваться, когда в кои-то веки заполучил себе зрителя…
…Соё тем временем подозрительно принюхался к субстанции, налитой во флягу:
- Это чево такое, а?! Часом, не чернила от бешенной каракатицы??
- Не нравится – не пей! – Хмыкнул Акэти и понес фляжку ко рту. Призрак протестующие взвыл и… нет, не выпил, конечно, бестелесное его тело не могло удержать в себе жидкость. Но, подавшись вперед, призрак массивным носом своим резко и глубоко втянул насыщенный парами алкоголя воздух над флягой.
Сразу после этого он шарахнулся в сторону с предсмертным стоном человека, который сдуру хватил целую ложку васаби. Глаза призрака полыхнули поочередно всеми цветами радуги, после чего засветился его нос - рубиново-алым, как у вполне живого пьянчужки.
- Это… чево…такое… было???.. – Прохрипел соё, когда к нему вернулся дар речи.
Акэти пожал плечами:
- Обычный гайдзинский коньяк. Не пять звездочек, правда, но вполне приличный. Ну что, по второй?
16
На поле битва грохота-а-а-а-е-ет!
И кровь текёт с мечей ре-е-еко-о-о-ой!
А-а-ма-ла-до-о-о-ова-а-а-а!! Самура-а-ая-я-я!!!
Несут с отрубленной башко-о-ой!!!
Соё пел совершенно немузыкально, зато старательно; Акэти охотно подтягивал. Звонкое эхо пьяно кружило меж сталагмитами.
- Паря-я-я-я! – Возрыдал соё, когда песня кончилась. – Пр-р-ости меня-я-я!
- За шо? – С искренним недоумением воззрился на него Акэти (против фамильярности соё он уже не протестовал; четырехразовый прием коньяка успешно сгладил сословные различия). Призрак прочувствованно махнул прозрачной рукой в тщетной попытке хлопнуть собутыльника по плечу, и возгласил:
- За всё!!!
После чего он жалобно завыл что-то про «сёгуна младого полюбила я». Коньячный дух витал в его организме, полыхая разноцветными огоньками, словно гирлянда на новогодней елке.
Акэти, который в отличие от соё был не пьяный, а выпивши, и потому помнил, что ему завтра с утра на уроки, попытался ткнуть призрака локтем в бок:
- Слышь, мужик! С тобой, конечно весело, но… Как мне отсюда выбраться-то?
- А никак! – Прорыдал соё. - Если через верх - то по-любому никак! Там теперь всё вглухую завалило!
- А если через низ? - Акэти без вдохновения покосился на черные устья тоннелей, открывавшиеся в нижнем конце пещеры.
- Через низ – ну… может быть… Вроде какие-то из них должны выходить наружу. Одно время шнурковали там всякие, голоса я слышал. Но - далеко отсюдова, до мене они не добралися… И-э-эх, пионы спрятали-и-ись, поникли ирисы-ы-ы-ы!!
Акэти встал, сгребая косы в охапку:
- Благодарю за компанию, господин соё, было очень приятно провести с вами время.
Глаза призрака отуманило обидой:
- Паря, ну ты чо как этот?! Тока ж начали?!
- Не-не-не, я всё! Мне завтра на работу.
- А кем трудишься-то?
- Дрессировщиком малолетних раздолбаев. – Мрачно ответил Акэти.
- Искренне сочувствую! – Кивнул соё. – Ну, бывай!
- Я косы заберу, если ты не против?
- Валяй! – Разрешил соё. - Кому они тут нужны!
Подсвечивая дорогу изрядно укоротившимся факелом, Акэти двинулся к тоннелям. Он уже готов был нырнуть в один из них, когда сзади донеслось:
- Эй, паря!
Он обернулся. Призрак умильно смотрел ему вслед:
- Ты бы оставил мне на опохмелочку…
Мицухидэ не смог сдержать улыбку. А потом отцепил с пояса фляжку и прочно заклинил ее в груде валунов (не забыв открутить крышку).
Потрясенный такой щедростью, соё на радостях завопил ультразвуком. При его объемах потребления – во фляге оставалось примерно лет этак на четыреста непрерывного кайфа!
17
Тоннели, по которым он шел, сплетались в лабиринт. Выбирая дорогу, Акэти всякий раз сворачивал в тот проход, где сильнее чувствовался сквозняк, или в тот, который круче прочих уводил вверх. Тоннели были достаточно высокие (большую часть пути он преодолел, почти не нагибаясь), но по низу заваленные щебнем и булыжниками. Вся эта благодать активно выворачивалась из-под подошвы, затрудняя шаг. Акэти возблагодарил ками за то, что в плане обуви всегда отдавал предпочтение сапожкам на мягкой подошве; соломенные варадзи быстро бы развалились, оставив его босым, а в гэта он попросту сломал бы щиколотку.
В какой-то момент он с радостью осознал, что преодолел большую часть лабиринта: к мертвому запаху камня теперь примешивался дух прелой зелени, с потолка начали свисать корни деревьев, а на лице постоянно ощущался ветерок. Но… тут-то дело и застопорилось! Некая сила словно водила его кругами: кажется, вот-вот за следующим поворотом откроется лаз на волю, ан нет – всё те же сырые стены, всё тот же войлок переплетенных корней. Потолок стал заметно ниже; передвигаться приходилось в наклон, а косы тащить за собой волоком. В довершение всего - факел начал гаснуть…
…Так что, когда две землисто-бледные физиономии с фонарями в руках выплыли из-за очередного поворота, - Акэти не испугался, и даже не удивился. Злые духи, обитающие под землей, никогда не выпустят легко свою добычу; особенно если добыча эта – еще и приделала ноги редкостному оружию, хранившемуся в их вотчине!
- АКЭТИ-СЭНСЭЙ! ЭТО ВЫ?? А ЭТО МЫ!! МЫ ВАС НАШЛИ!! - В два голоса хрипло, но радостно завопили духи.
Мицухидэ устало рассмеялся и отшвырнул тлеющий остаток факела. Вместо духов ему навстречу по тоннелю яростно протискивались Риока и Юми.
18
- Риока-кун, откуда ты так хорошо знаешь здешние пещеры?
- Батя мне всё про них рассказал, сэнсэй. Он у нас тут это… контрабандничал трохи по молодости.
- Вы – чокнутые! – Хохотнул Акэти, с наслаждением вдыхая стылый ночной воздух. Они шагали по тропе, огибающей озеро на дне долины: Акэти посередине, а Риока и Юми - по бокам, деликатно поддерживая сэнсэя под руки. После двойного падения с высоты, драки и пьянки с призраком, и скитания по подземельям Мицухидэ слегка пошатывало. - Как вам в голову пришло переться туда вдвоем? Хоть бы взрослых позвали…
- Приношу свои искренние извинения, сэнсэй, но мы уже достаточно взрослые! А Риока всё равно знает эти пещеры лучше всех, без него никак бы не обошлось! – Заявила Юми столь авторитетно, что Мицухидэ покосился на нее ошалело: и это – та тихоня, которая стеснялась даже поздороваться с ним вслух, и всегда задавала ему вопросы через подружек?
- Сорвиголовы шизанутые… А где остальной народ? Дрыхнут, надеюсь?
- Я их честно разогнал вчера, как вы и сказали, сэнсэй. – Ответил Риока; он правильно понял, что под «народом» Акэти имел в виду не сельчан, но своих учеников. – Так что – да, они сидят сейчас по домам… только вот не уверен, что они смогли уснуть!
- Ой, да ла-адно! Было бы с чего переживать…
- Сэнсэй, вы себя недооцениваете. – Тихо, но твердо возразила ему Юми. И стиснула локоть Акэти так крепко, что «сэнсэй» смутился и почёл за благо промолчать.
Так, втроем, в тишине они продолжили путь. Вскоре тропа пошла наверх – к мосту, переброшенному через узкое место озера. Перейдешь через мост – и всё, считай ты дома!
Акэти ковылял между своими учениками, тщетно пытаясь сообразить, как так вышло, что под землю он провалился на северном берегу озера, а выбрался на юго-западном… но усталый разум упорно отказывался мыслить логически, прикрываясь единственной более-менее достоверной отмазкой: тоннели, по которым он скитался, видимо залегали настолько глубоко, что проходили под озером.
Они уже ступили на мост, когда росшие под ним кусты вдруг заколыхались и озарились огнями, а ночную тишину нарушил глумливый вопль:
- Мучной клещ, ты, что ли?! Э-эй, братва!! Да это же - Мучной клещ!!
- Что за нафиг? – С негодованием прищурился Акэти на топырящиеся катанами силуэты, спешащие к ним от воды. – Я ж вроде как уже приучил местную аристократию к комендантскому часу?!..
- Приучили, сэнсэй. – Упавшим голосом подтвердила Юми. – Только это не наши, это – с соседнего уезда. Они там вообще все вглухую отмороженные.
- Как мило… - Процедил Акэти сквозь зубы. – А мучной клещ тут причём?
- «Мучной клещ» – это я. – Глухо ответил Риока.
19
- И впрямь, Мучной клещ! – Хмыкнул один из ночных дебоширов.
- С подружкой гуляет! – Прокомментировал второй.
- С двумя подружками! – Хохотнул третий, а четвертый – издевательски заржал:
- Как раз – каждому по половинке! Норинагэ, ты какую половинку от беленькой будешь, верхнюю или нижнюю?
- Мононобэ, - Норинагэ с досадой поморщился. – Ты такой дебил по жизни, или только по ночам? Где ты тут видишь «ёё»?! Это ж ихний учитель!
Компания сопроводила его комментарий взрывом хохота.
- Не-е, господа, я, конечно, слышал, что в Касамацу вместо учителя прислали неведому зверушку… но не ожидал, что это будет юрэй! - Выдавил кто-то из самураев.
Пока тянулась эта прелюдия, Акэти хладнокровно изучал противников. Взрослые мужики, - всем уже под тридцать. Таких длинных, как он сам, нет; но и низеньких крепышей вроде Риоки – тоже. Все примерно одинакового роста и телосложения. Вооружение: катана и вакидзаси; дайсё (4); тоже дайсё; кодати (5) (этот четвертый – явно из неблагородного сословия).
- Итак, Мучной клещ. – Норинагэ с демонстративным нетерпением побарабанил пальцами по рукояти своей катаны (еще не расчехленной). – Ты уже понял, что ты здесь лишний, или тебе объяснить?
Акэти, которому Риока в свое время немало помотал нервы на спаррингах, - сейчас мог бы своим учеником гордиться: в руках Риоки, только что беззащитно-пустых - материализовалась небольшая дубинка, окованная по концам железом. Многозначительно подкинув ее на ладонях, юноша заслонил собой учителя и девушку. Он явно вознамерился драться до конца, а учитывая количество неприятелей и их вооружение, - конец должен был наступить быстро и неотвратимо…
Акэти подумал: хорошо, что он успел потренироваться на призраке! По крайней мере, хоть примерно представляет, в какое живописное суши могут превратить противника эти косы.
Аккуратно отцепил он ледяные пальчики Юми от своего локтя. Риока вздрогнул, когда на его плечо легла узкая ладонь сэнсэя, мягко оттесняя его назад.
- Сделай так, чтобы она не смотрела. – Шепнул он юноше, проходя мимо. Встал перед Норинагэ, и – скривил губы в усмешке (количество противников вызвало у него острое чувство дежавю):
- И отчего все мудаки в Ямато постоянно гуртуются по четверо и нарываются на меня?!
Над мостом повисла тишина, которая в следующий миг взорвалась разъяренными воплями. В поток угроз и оскорблений Акэти поленился вслушаться: всё равно абсолютно все идеи были анатомически нереализуемы.
- Тихо, мужики! – Рявкнул Норинагэ, выхватывая катану. – Щас я в нем столько дырок понаделаю – на всех хватит!
Акэти, подавшись назад, потянул косы из-за спины. Противники загоготали, развеселённые непривычной формой его оружия, навевавшей ассоциации с вульгарным крестьянским сельхозинвентарём, отнюдь не подобающим самураю...
Потом они уже не смеялись.
20
На сочной зелени приозерной травы капли росы горели в утренних лучах золотом, а потёки крови разливались пурпурным гайдзинским вином.
Помощники местного полицейского не совладали с собой: их вывернуло наизнанку прямо на месте преступления. Чтобы прибрать останки, пришлось звать мясников из ближайшей общины буракуминов. Мясники на бойне навидались всякого; бестрепетно они собрали обрубки в рогожные кули. Тела четверых взрослых мужчин в расчлененном виде уместились на одной-единственной телеге.
Сам полицейский тем временем допрашивал всех, кто подворачивался под руку, делая вид, что ведет следствие, а на деле – лихорадочно соображая, кого назначить виноватым. Поначалу картина вырисовывалась однозначная: трое всеми уважаемых представителей самурайского сословия и их менее благородный, но не менее уважаемый друг (зять старосты одного из окрестных сёл) пали от рук двух крестьян и учителя из храмовой школы Касамацу! Всем ясно, кто пойдет под суд?!
Однако по прибытии на место следствие обросло весьма затруднительными фактами. Сперва участвовавшие в возмутительном нападении крестьяне - оказались несовершеннолетними подростками, один из которых к тому же был женского пола. А затем выяснилось, что учителем в Касамацу подвизается ни кто иной, как Акэти Мицухидэ, наследник прославленного клана Токи, потомок императора Сэйва Гэндзи, ведущий род от самих Минамото, и двоюродный племянник (со стороны жены) владетельного князя Сайто Досана, губернатора провинции Мино! Вам всё еще охота катить бочку на сего высокородного господина? – одевайтесь в чистое и пишите завещание!
Полицейский не хотел писать завещание; он хотел закрыть дело и покинуть уже это забытое всеми ками село. Показания Акэти-сэнсэя в допросную тетрадь он занес почерком совершенно нечитаемым, оттого, что не столько писал, сколько рассматривал допрашиваемого. У полицейского не укладывалось в голове: как этот паренёк, хоть и долговязый, но узкоплечий и хрупкий будто тростинка, ухитрился в одиночку одолеть четырех весьма крепких мужчин, - и не просто одолеть, а – распластать их не хуже, чем быков на бойне?! Полицейского терзали сомнения, что в инциденте таки виноваты местные жители (между нами: погибшие отличались весьма мерзким нравом), а Акэти-сэнсэй – в юной своей наивности теперь покрывает их.
Сомнения полицейского развеялись, когда Мицухидэ, гостеприимно улыбнувшись, предложил ему перейти из классной комнаты (где происходил допрос) в помещение, отведенное под учительские апартаменты. Полицейский только глянул на прислоненные к стене косы (наспех отмытые от крови) – и вылетел прочь как ошпаренный, да не из комнаты – а из школы вообще! Чтобы такими извратными приспособлениями да так изгаляться над людьми, - это же умалишенным надо быть! А ну как этот «сэнсэй» сейчас на ровном месте раскромсает его, как тех четверых?! И ничего же ему за это не прилетит, с такой-то фамилией и роднёй! А у полицейского дома – вторая жена молоденькая, и двое деточек…
…Сидя на веранде постоялого двора (вернуться в школу он так и не согласился), полицейский аккуратно изъял из тетради нужные листы и переписал протокол, свалив всю вину на зятя соседского старосты (как на самого низкородного из погибших). Облегченно выдохнул, и сказал сам себе:
- Дело закрыто!
21
- Признаюсь честно: находка ваша весьма меня озадачила, сэнсэй.
- И, тем не менее, Тандо-сан, я не верю, чтобы вам было нечего о ней сказать!
Диалог протекал на дворе кузницы, исчерченном длинными закатными тенями. Натурально, первое, что сделал Акэти, после того, как разобрался с полицией и выспался, - вскинул на плечо загадочные косы и направился за консультацией к единственному на всю округу специалисту по холодному оружию, - а именно, к Тандо-сану (он же кузнец).
Сейчас Тандо-сан морщил лоб и потирал подбородок, соображая, как бы поделикатнее выразить Акэти противоречивое мнение о его находке.
- Что ж, сэнсэй… Все три клинка каждой косы - это не три отдельных куска стали, а единое целое. Похоже, их не ковали, а отливали. Но я затрудняюсь ответить, сколько надо иметь пядей во лбу, чтобы найти баланс для лезвия такой сложной формы! И я понятия не имею, как они ухитрились без смазки проваляться под землей и не заржаветь. Клейма на них нет… и, по-моему, это вообще не японская работа!
- Тогда чья же? Корея? Китай?
- И на них не похоже… Посмотрите на пропорции, сэнсэй! Это оружие делалось для человека ростом не менее 6 сяку (6). Таких людей мало, что у нас, что на материке.
- Только не говори мне, что в подземельях под вашей благословенной деревней когда-то орудовали гайдзины! – Фыркнул Акэти.
- Не говорю, сэнсэй, - охотно кивнул Тандо-сан. – Но среди красноволосых нашлось бы больше таких, кому эти косы пришлись бы по руке.
- Значит, мне крупно повезло, что я вымахал таким дылдой.
- И вот что еще, сэнсэй: не далее как нынче ночью вы бились против четверых, вооруженных вполне приличными клинками, откованными в провинции Иса. Я был на месте вашего с ними поединка, видел их оружие… вернее то, что от него осталось (7). Но на лезвиях ваших кос – нет ни единой зазубрины! Вы же не правили их после этого?
- Когда б я успел? – Ответил Акэти вопросом на вопрос. – Должно быть, просто хорошая сталь…
- Очень хорошая. – Мрачно сказал кузнец. – Сталь, которая не режется сталью, не берется самым твердым напильником, и не нуждается в полировке и заточке! Не судите строго мою необразованность, сэнсэй, но по мне – эти косы деланы не людьми и не для людей!
Акэти расхохотался, вспугнув стайку кур, бродивших по двору:
- Выходит, мне повезло разжиться зачарованным оружием демонов? И что ты мне посоветуешь – окропить их святой водичкой?!
- Сэнсэй, вы – человек благородной крови и высокой учености. – Смиренно изрек кузнец. – Не пристало мне давать вам советы! Но если вы спросите мое мнение…
- Не спрошу! – Отрезал Акэти. – Я в ваших дурацких Руинах чуть не убился насмерть аж два раза кряду! Так что если и есть там какие демоны – пускай считают, что я забрал косы в качестве компенсации за моральный ущерб! К тому же это оружие уже успело спасти жизнь, и не только мою. Всё, на этом тему паранормальной металлургии я объявляю закрытой, и хочу спросить тебя, Тандо-кун: мне для наспинных ножен понадобится вот такая фурнитура; сможешь сделать быстро и качественно?
Кузнец крякнул и задумчиво заскреб пятерней в затылке, вглядываясь в набросанный Акэти чертёж.
22
А школьная жизнь в Касамацу вновь пошла своим чередом; и шла до тех пор, пока однажды, зябким туманным вечером не принес запыхавшийся почтальон целую связку писем, - и все для Акэти-сэнсэя!
23
Первое письмо, печать на котором украшало изображение китайского колокольчика, - он вскрывал с ожесточенным сердцем. Письмо, судя по гербу, было от дяди. Мицухидэ вспомнил, при каких обстоятельствах он покинул родной дом (он сбежал на следующую же ночь после своего 15-летия, едва получив взрослое имя (8), выгребя семейные финансы из всех заначек, какие успел отыскать, и прихватив с собой фамильную пару клинков, которыми рубился еще прадед)… вспомнил - и испытал желание не читая, швырнуть цидулку в огонь. Но потом передумал.
Пробежав глазами традиционное вступление про природу, погоду и теплые семейные чувства, Акэти споткнулся на неожиданных для него строчках:
«Досточтимый князь Сайто Досан желал бы видеть тебя при его дворе. Хоть он и губернаторствует по-прежнему в Мино, но ныне находится в Киото. Полагаю, и тебе стоит прибыть туда же со всевозможной поспешностью. Князь Сайто - человек скорый в решениях, и не станет ждать тебя до первого снега, хоть ты и доводишься ему двоюродным племянником со стороны его супруги. Я приложил немало усилий, дабы убедить князя, что твои ум и образованность будут ему весьма полезны при ведении дел военных и политических, а манеры и внешность достойны даже императорского двора. Князь Сайто рассчитывает обрести целеустремленного и преданного служителя в твоем лице. Едва ли можно желать лучшего начала карьеры. Если ты упустишь эту возможность, то вини лишь себя. Я прилагаю два рекомендательных письма, одно к Сайто-ко, и второе – к его вассалу, Итихаси Гомару, на тот случай, если ты не сумеешь убедить князя в своих дарованиях при личной встрече, и он откажет тебе. Ты уже не ребенок. Пора оставить нелепую игру в ронина и проявить преданность роду Сайто, - как это делал твой отец.»
- Вертел я ваш род Сайто! - Процедил Мицухидэ, отшвырнув письмо с таким омерзением, словно оно было написано не на бумаге, а на коже, содранной с прокаженного. Эх, накатать бы «любящему» дядюшке, который отнял у «любимого» племянника право первородства, соответствующий ответ! Что мол, - благодарю за заботу, но я, Акэти Мицухидэ, потомок Сэйва Гэндзи и наследник клана Токи, не считаю для себя возможным прислуживать безродному прыщу, который этих же Токи и похоронил (9)! И пусть ваш «князь», чем точить зубы на молодого аристократа, лучше поищет себе счетовода пограмотнее! «Губернатор провинции Мино» - а-бал-деть, да давно ли он в том же Киото на базаре маслом торговал (10)?!
Акэти тяжело вздохнул, прекрасно понимая, что – ничего подобного он не напишет. Безусловно, с дядей они расстались практически на ножах; но если его бегство из дому не являлось очень уж серьезным грехом (ну - воспылал наследник самурайского рода страстью к приключениям; Бусидо не запрещает, между прочим!), то за подобное послание – он стопроцентно перестанет быть «Акэти», и превратится в бесфамильного «Мицухидэ». Однако память отца он уважал, и честь рода был намерен беречь.
Упомянутые дядей рекомендательные письма – лежали подле на столе, красиво перевязанные парчовыми шнурами, увешанные печатями. Акэти вяло покрутил их в руке: вот это, обернутое шелком цвета красной сливы, наверняка предназначено для князя; а это, поскромнее, в оболочке из бледно-желтой бумаги уоши, - для этого… как-там-его… ну, короче, для князева прихвостня!
Шелковая обертка на письме для князя как-то странно отставала в одном месте. Похоже, под нее было что-то подсунуто…
Действуя сперва иголкой, а затем ногтями, Мицухидэ удалось выудить из-под шелка – узенький листочек обычной тонкой бумаги. Меленьким девичьим почерком на листке было написано:
«Любимый двоюродный брат, у нас идут дожди, и душа моя полна печали. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала, как уютно мне жилось у вас, в замке Сиротака, и как ты и твоя матушка были добры ко мне! В Гифу же я за все минувшие годы ни разу не знала покоя, ибо у отца моего много врагов, и я боюсь за него и за себя, и за всех моих близких. С тех пор, как отец перевез нас в Киото, тревоги мои возросли стократно. Я часто мечтаю, чтобы ты снова был рядом со мной. Насколько спокойней стало бы у меня на душе, если бы я знала, что нахожусь под твоей защитой! Любимый двоюродный брат, я узнала, что твой дядя собирается писать тебе; и я не знаю, что сказано в его послании, но что бы там ни было – прошу тебя, найди время, чтобы повидать меня в Киото! Мне так важно знать, что ты не забыл меня!
Китё.»
Мицухидэ воззрился на листок со смесью удивления и умиления. Китё, дочь князя Сайто, и впрямь довольно долго жила в их замке, - но было это в далеком детстве, еще до смерти отца, и до его собственной болезни. Он сейчас даже лица ее вспомнить не мог: смутно маячило перед взором что-то улыбчивое, лупоглазое и с гладкой чёрной челкой. Хм, а Китё вот – похоже, не забыла их детской дружбы… «Любимый двоюродный брат», ну надо же!
С усмешкой, одновременно и ехидной, и сконфуженной, Акэти пробормотал:
- Ладно, уговорили… Погляжу я, пожалуй, на этот ваш Киото!
24
Идеально рассчитанный взмах веника отправил последнюю горстку опавших листьев точно в совок. Сойдя с веранды, Акэти вытрусил листья из совка на клумбу. Клумба беспечально рдела цветами: ноготки, настурции, петуния и колокольчики, - не китайские, конечно; обычные «жених и невеста», какие растут в каждом втором крестьянском палисаднике. За зиму листья перегниют и отлично удобрят почву; весной на ней взойдут новые цветы, краше прежних…
Цветы, которых он уже не увидит.
Жители Касамацу свою школу берегли: регулярно поправляли крышу и плетень, вощили полы, подклеивали бумагу в седзи, ухаживали за садом. В день своего прибытия Акэти, вопреки хронической занятости Гокударо-сэнсэя молитвами Зеленому Змию, нашел маленький школьный домик блистающим чистотой и порядком. С детства приученный к опрятности, он в таковом же состоянии его и поддерживал; а отбывая, тем более не намеривался оставлять за собой свинарник.
Веник он спрятал под крыльцо. Перекинул через плечо сумку с немногочисленными своими пожитками (таскать их в узелке на палочке, подобно простонародью, Акэти полагал некрутым). Вложил косы в заспинные ножны; накинул плащ. А корзинчатую шляпу-ронингасу - демонстративно нахлобучил на столбик перил, обрамлявших школьную веранду: хватит уже смотреть на мир через ее прутья, как сквозь решетку! Начинается новая жизнь; жизнь, в которой он намерен прославиться, а стало быть – незачем больше скрывать свое лицо. Пускай ронингасу заберет ребятня: на пугало сгодится, или на сажалку для рыб.
Калитку Акэти толкнул не без волнения, подозрительно озирая улицу: не хватало еще, чтобы эта мелкота припёрлась его провожать! Но улица была пуста: ранее утро, все работают на полях или по дому, - в том числе и ребятишки.
Облегченно выдохнув, Акэти зашагал вниз по улице.
На достопамятном перекрестке из-за ограды кузницы его окликнул кузнец:
- Доброй дороги, сэнсэй!
- Благодарствую, Тандо-сан. – Замедлил Акэти свой разгонистый шаг. – Надеюсь, в следующий раз столица пришлёт вам не такого обормота, как я!
- Да уж, равного вам - точно не сыщут! – Улыбнулся кузнец. – Берегите себя, сэнсэй… и – их тоже опасайтесь! Не забывайте, при каких обстоятельствах они вам достались…
Выразительным взглядом он воззрился на лезвия кос, сияющие по-над плечами Акэти (тот, хоть и зарёкся кому-либо рассказывать про пресловутые «обстоятельства», - с кузнецом таки поделился, после того, как они, празднуя О-Бон, приговорили вдвоем с Тандо-саном почти весь запас спиртного в кабаке папаши Тэмако).
- Не беспокойтесь, Тандо-сан. – Усмехнулся Акэти в ответ. – Я всю жизнь хожу по кромочке между смертью и чудом. Привык уже!
И, кивнув кузнецу на прощание, он двинулся дальше. Дорога огибала озеро и лезла в гору. Сначала – этот узенький проселок, уводящий на перевал; затем – серпантин, витками спускающийся на равнину; и наконец - пыльная река Токайдо, по которой он когда-нибудь допутешествует до дивного града Киото…
Акэти остановился - резко, будто налетел на невидимую стену.
Они собрались у каменного фонаря, охранявшего вход в село. У парней в складках одежды лежала мучная пыль или опилки (недалеко от Касамацу была небольшая лесозаготовка). Девочки стояли вроде бы рядом с парнями, но в то же время как бы и сами по себе (только Юми – под ручку с Риокой); разноцветные кимоно и ленты шуршали на утреннем ветерке. А впереди старших толпилась малышня; подвязанные рукава и штанины открывают исцарапанные стернёй руки-ноги, из волос торчат соломинки: уже начался сбор риса, осень не за горами...
Мицухидэ воззрился на сборище с хмурым негодованием: угу, для полного счастья ему не хватало именно телячьих нежностей! Но ребятишки, хоть и поблескивали глазами ярче обычного, уже успели перенять не склонный к сантиментам дух их сэнсэя, и сейчас сохраняли достойную суровость. Никто не распускал нюни и не цеплял учителя за полы плаща, умоляя остаться. Дети простых людей взрослеют рано. Все понимали: Акэти-сэнсэй – человек уж слишком иного мира, и слишком причудливой судьбы, чтобы до скончания века учительствовать в тихом горном селе. Пожили бок о бок, поглядели вживую, какие они бывают, истинные самураи, - и на том спасибо…
Шагнув к мелюзге, Акэти опустился на колено; длинными (сообразно росту) руками попытался обнять всех сразу. Ребятишки хлынули к нему, как волна к берегу, тесно набиваясь в широкие объятья сэнсэя. В своем порыве они были искренни, и на миг Мицухидэ расхотелось уходить…
Но – только на миг.
Он выпрямился – для того, чтобы ненадолго поступить в распоряжение старших девочек. Те пропустили его сквозь свой пестрый строй, подступая, чтобы невесомо прикоснуться в прощании к плечу или локтю сэнсэя, и тут же подаваясь в сторонку – грациозно, словно клонящиеся под ветром цветы, робеющие стального сияния кос, вознесенных над плечами Мицухидэ. Парни, водительствуемые Риокой, повели себя по-взрослому, в соответствии с этикетом отвесив учителю неловкий, но глубокий поклон. Акэти, усмехнувшись, ответил тем же; хлопнул Риоку по плечу, и двинулся дальше. Дела улажены, формальности выполнены, он свободен, как стрекоза в полёте, и столица ждет его… но - отчего-то в тайном уголке сердца саднит тихонечко; и Мицухидэ, не желая признавать этого факта умом, душою всё же ощущал: он еще будет скучать по этим головорезам, и по мирному своему житию в селе Касамацу...
Прощальные взгляды ребят жгли ему спину сквозь плащ, словно солнечные лучи.
Он остановился. Обернулся и крикнул бывшим своим ученикам (с привычной легкостью скрыв за беспечным тоном - грусть):
- До свиданья, бесенята!
Скорбно молчавшая школота взорвалась криками:
- ДО СВИДАНЬЯ, АКЭТИ-СЭНСЭЙ!!!
- АКЭТИ-СЭНСЭЙ, БЕРЕГИТЕ СЕБЯ!!!
- НЕ ЗАБЫВАЙТЕ НАС!!!
- ПРИЕЗЖАЙТЕ К НАМ, КОГДА БУДЕТЕ НАБИРАТЬ СВОЮ АРМИЮ!!!
Мицухидэ засмеялся, и махнул ребятам рукой. А потом повернулся, и пошагал дальше. Перед ним лежала дорога, – и весь мир.
Они-кис-кис, июль-декабрь 2013
Кое-какие пояснения.
(1) авамори – алкогольный напиток, который гонят из риса на Окинаве. По крепости примерно как коньяк (и соответственно, в 3-4 раза крепче сакэ).
(2) «…и платил ребятам по 2 мона за 10 вязанок». – Мон - не только семейный герб, но и самая мелкая средневековая японская монетка (с дырочкой посередке). Мы с гуглом долго думали, и пришли к выводу, что, с учетом текущего курса покупки-продажи золота, установленного Сбербанком РФ, 2 тогдашних мона – это чуть больше 10 нынешних российских рублей.
(3) «…на заре своей карьеры тоже не пользовался фамилией, как и эти крестьяне» (3) - то есть происходил из несамурайского сословия (хотя и не обязательно из крестьян). В любом разе, простонародью в те времена фамилий иметь не полагалось.
(4) дайсё – парные мечи (короткий и длинный), сделанные одним и тем же мастером (а если мастера разные, то это уже не дайсё, а просто катана+вакидзаси).
(5) кодати – короткий (в районе полуметра) меч, которым разрешалось пользоваться несамураям.
(6) «Это оружие делалось для человека ростом не менее 6 сяку». – Ну, можно считать, что 6 футов (1 сяку – 30,3 см; 1 нынешний «международный» фут – 30,5 см).
(7) «Я был на месте вашего с ними поединка, видел их оружие… вернее то, что от него осталось». - Особенность закалки катан такова, что они достаточно легко ломаются, если удар приходится по плоской стороне клинка. Учитывая то, что бой катаной обычно начинают, нанося удар в вертикальной плоскости, а Мицухидэ размахивает своими косами влево-вправо, вряд ли у него ушло много времени на то, чтобы обезоружить своих противников, тупо переломав им клинки (а дальше он просто развлекался в свое удовольствие).
(8) «…он сбежал на следующую же ночь после своего 15-летия, едва получив взрослое имя». – То есть почти сразу, как только прошел обряд гэмпуку - церемонию совершеннолетия, после которой сын самурая становился самураем как таковым, и получал то самое «взрослое имя», кое ему надлежало прославить преданным служением сюзерену (и которое он, впрочем, в любой момент мог поменять.
(9) «…не считаю для себя возможным прислуживать безродному прыщу, который этих же Токи и похоронил!». – Сайто Досан первоначально служил роду Токи, который, собственно, и владел провинцией Мино, но потом всякими-разными путями довел сей род до ручки, и сам заделался правителем. Род Акэти – один из «обломков» разгромленного рода Токи.
(10) «…да давно ли он в том же Киото на базаре маслом торговал?!». – Вроде как реальный исторический факт.
вот как-то так всё и было. спасибо, что дочитали до конца
URL записиПродолжение под котом
читать дальше14
Призрак был жуток: белое лицо с оплывшими чертами, черные, змееподобно шевелящиеся волосы, дикие бельма глаз. Ноги ему заменяла туманная субстанция, сужавшаяся в трогательный «хвостик». Судя по голосу и залысинам, при жизни призрак был мужского пола.
- Прошу прощения, что вызвал ваше недовольство. – Сказал Акэти пересохшим ртом и уверенным голосом. – Не соблаговолите ли объяснить его причину?
- Кака-така тебе еще причина, молокосос?! - Взъерепенился призрак. - Я – великий и страшный онрё великого и грозного воина, и хранитель того оружия, которое ты задумал стибрить! А ну, ложи на место, кому сказано!!
Натурально, упомянув термин «молокосос», призрак подписал себе смертный приговор! Если прежде Акэти надеялся покончить дело миром, - то после такого обращения у нашего сэнсэя осталось лишь одно желание, а именно: вколотить этого поганого фантома в ту могилу, из которой он так некстати вылез!
- Во-первых, - процедил Мицухидэ с самой презрительной из своих ухмылочек, - не «молокосос», а «почтенный господин». Во-вторых, - не «ложи», а «клади»! А в-третьих…
Сумрак пещеры с пронзительным свистом вспороли два серебряных зигзага: косы и их новый хозяин метнулись в атаку!
- Э-э!! Паря!! Ты чево??? – Совсем не по-геройски возопил геройский призрак и щарахнулся в сторону. Но Акэти уловил его движение и среагировал соответствующе. Лезвие левой косы рубануло призрака поперек груди. С воплем тот отшатнулся: в расплывчатом его теле появилась длинная черная прореха.
- Ага! – Констатировал Акэти, оскалившись так, что любой онрё, увидав его такого, улепетнул бы от греха подальше. – Значит, качественную сталь мы не любим… Ну, задрыга, - молись, коли помнишь, как это делается!
И он погнал призрака по пещере, стремительно шинкуя воздух лезвиями. Призрак уворачивался, умолял и матюгался. В конце концов, он ушел в стену и выскочил с противоположной стороны, рассчитывая напасть на Акэти сзади. Тот вовремя развернулся и встретил противника сразу тремя сверкающими улыбками: одна – своя собственная, и две принадлежат косам.
Потасовка продолжалась долго. Призрак выдохся первым; вжался в тот угол, где к нему нельзя было подобраться из-за нагромождения рухнувших сверху досок. Поначалу он еще успевал затягивать разрубы, которые наносил ему Акэти; но теперь он иссяк, и на туманном его торсе зияли несколько глубоких ран (каждая из которых была бы смертельна для человека). Кроме того, Акэти еще и отсек значительную часть хвоста, заменявшего призраку ноги. Хвост печально фосфоресцировал на том месте, где его отделили, дрожа и извиваясь, словно принадлежал ящерице.
- Перекур?! – Прохрипел Мицухидэ (у которого во рту теперь было сухо не с испугу, а от изнеможения).
- Перекур… - Жалобно пискнул призрак.
15
-… Работа у мене такая! Понимашь?! Ра-бо-та!!.. Мене тута поставили!.. Сказали – охраняй!.. Вот я и охраняю! А тут, понимашь, шляются всякие бест…
- Но-но, - предупреждающе игранул бровями Акэти.
-… ходют всякие почтенные люди! – Послушно исправился призрак. Кислый и угрюмый, он расстроенно мерцал в отдаленном углу пещеры, где пытался прирастить себе обратно отрубленный хвост. Хвост прирастал, но неохотно.
Акэти сочувственно вздохнул.
- Кто ж тебя тут поставил-то, чудик? – Спросил он призрака. – И чье это оружие?
- А вот - не скажу таперича! – Надулся призрак, и с удвоенным энтузиазмом продолжил колдовать над хвостом. Акэти откинулся спиной к холодной каменной стене и прикрыл глаза. Боевой азарт в нем угас, уступив место мыслям более насущным, а именно: как же ему отсюда вылезти, минуя зловещие подземные тоннели? Ну, допустим, сможет он по завалу вскарабкаться наверх, не переломав себе руки-ноги, - дак ведь это он только вернется в подвал! Из которого надо как-то процарапаться на первый ярус сквозь толщу камней, щебня и обломков… Уникальные нержавеющие косы – это, конечно, прекрасно; но ими не прорубишь дорогу на волю через земную твердь!
Проблема виделась неразрешимой, и Акэти решил подстегнуть свой мыслительный процесс. Снял с пояса маленькую гайдзинскую флягу, обтянутую кожей, и отхлебнул из нее. Покатал напиток во рту, а затем сглотнул, наслаждаясь тем, как клубочек жидкого пламени канул в желудок, согревая его изнутри.
Призрак, оставив возиться с полуприросшим хвостом, вскинул голову и принюхался. А затем – резко покатил к Акэти, целеустремленно пролетая сквозь встречные сталактиты:
- Э-эй, паря! А мне?!
- Кто тебе тут «паря», хамло нематериальное?!
- Господин благородный и уважаемый! - Резво перестроился призрак. - А не уделите ли глоточек за ваше здоровье??
Мицухидэ широким жестом протянул флягу призраку, от души при этом рассмеявшись. Сомнения, зародившиеся в нем еще во время драки, теперь подтвердились: никакой это не онрё, - настоящий онрё давно разворотил бы всю пещеру вместе с вмещающими ее горами, стремясь покарать нахала, вторгшегося в его владения! И уж подавно - онрё не сдался бы так легко, потеряв всего лишь хвост да хорошее настроение. Мицухидэ привелось нарваться на соё – привидение-алкоголика; существо нервное и заполошное, но в целом безобидное. При жизни этот соё был, скорее всего, рабочим, и погиб на строительстве замка либо спьяну, либо по неосторожности. И конечно – никто не назначал этого недотыкомку хранителем загадочных кос; просто призрак, одичавший без живого общения, решил повыпендриваться, когда в кои-то веки заполучил себе зрителя…
…Соё тем временем подозрительно принюхался к субстанции, налитой во флягу:
- Это чево такое, а?! Часом, не чернила от бешенной каракатицы??
- Не нравится – не пей! – Хмыкнул Акэти и понес фляжку ко рту. Призрак протестующие взвыл и… нет, не выпил, конечно, бестелесное его тело не могло удержать в себе жидкость. Но, подавшись вперед, призрак массивным носом своим резко и глубоко втянул насыщенный парами алкоголя воздух над флягой.
Сразу после этого он шарахнулся в сторону с предсмертным стоном человека, который сдуру хватил целую ложку васаби. Глаза призрака полыхнули поочередно всеми цветами радуги, после чего засветился его нос - рубиново-алым, как у вполне живого пьянчужки.
- Это… чево…такое… было???.. – Прохрипел соё, когда к нему вернулся дар речи.
Акэти пожал плечами:
- Обычный гайдзинский коньяк. Не пять звездочек, правда, но вполне приличный. Ну что, по второй?
16
На поле битва грохота-а-а-а-е-ет!
И кровь текёт с мечей ре-е-еко-о-о-ой!
А-а-ма-ла-до-о-о-ова-а-а-а!! Самура-а-ая-я-я!!!
Несут с отрубленной башко-о-ой!!!
Соё пел совершенно немузыкально, зато старательно; Акэти охотно подтягивал. Звонкое эхо пьяно кружило меж сталагмитами.
- Паря-я-я-я! – Возрыдал соё, когда песня кончилась. – Пр-р-ости меня-я-я!
- За шо? – С искренним недоумением воззрился на него Акэти (против фамильярности соё он уже не протестовал; четырехразовый прием коньяка успешно сгладил сословные различия). Призрак прочувствованно махнул прозрачной рукой в тщетной попытке хлопнуть собутыльника по плечу, и возгласил:
- За всё!!!
После чего он жалобно завыл что-то про «сёгуна младого полюбила я». Коньячный дух витал в его организме, полыхая разноцветными огоньками, словно гирлянда на новогодней елке.
Акэти, который в отличие от соё был не пьяный, а выпивши, и потому помнил, что ему завтра с утра на уроки, попытался ткнуть призрака локтем в бок:
- Слышь, мужик! С тобой, конечно весело, но… Как мне отсюда выбраться-то?
- А никак! – Прорыдал соё. - Если через верх - то по-любому никак! Там теперь всё вглухую завалило!
- А если через низ? - Акэти без вдохновения покосился на черные устья тоннелей, открывавшиеся в нижнем конце пещеры.
- Через низ – ну… может быть… Вроде какие-то из них должны выходить наружу. Одно время шнурковали там всякие, голоса я слышал. Но - далеко отсюдова, до мене они не добралися… И-э-эх, пионы спрятали-и-ись, поникли ирисы-ы-ы-ы!!
Акэти встал, сгребая косы в охапку:
- Благодарю за компанию, господин соё, было очень приятно провести с вами время.
Глаза призрака отуманило обидой:
- Паря, ну ты чо как этот?! Тока ж начали?!
- Не-не-не, я всё! Мне завтра на работу.
- А кем трудишься-то?
- Дрессировщиком малолетних раздолбаев. – Мрачно ответил Акэти.
- Искренне сочувствую! – Кивнул соё. – Ну, бывай!
- Я косы заберу, если ты не против?
- Валяй! – Разрешил соё. - Кому они тут нужны!
Подсвечивая дорогу изрядно укоротившимся факелом, Акэти двинулся к тоннелям. Он уже готов был нырнуть в один из них, когда сзади донеслось:
- Эй, паря!
Он обернулся. Призрак умильно смотрел ему вслед:
- Ты бы оставил мне на опохмелочку…
Мицухидэ не смог сдержать улыбку. А потом отцепил с пояса фляжку и прочно заклинил ее в груде валунов (не забыв открутить крышку).
Потрясенный такой щедростью, соё на радостях завопил ультразвуком. При его объемах потребления – во фляге оставалось примерно лет этак на четыреста непрерывного кайфа!
17
Тоннели, по которым он шел, сплетались в лабиринт. Выбирая дорогу, Акэти всякий раз сворачивал в тот проход, где сильнее чувствовался сквозняк, или в тот, который круче прочих уводил вверх. Тоннели были достаточно высокие (большую часть пути он преодолел, почти не нагибаясь), но по низу заваленные щебнем и булыжниками. Вся эта благодать активно выворачивалась из-под подошвы, затрудняя шаг. Акэти возблагодарил ками за то, что в плане обуви всегда отдавал предпочтение сапожкам на мягкой подошве; соломенные варадзи быстро бы развалились, оставив его босым, а в гэта он попросту сломал бы щиколотку.
В какой-то момент он с радостью осознал, что преодолел большую часть лабиринта: к мертвому запаху камня теперь примешивался дух прелой зелени, с потолка начали свисать корни деревьев, а на лице постоянно ощущался ветерок. Но… тут-то дело и застопорилось! Некая сила словно водила его кругами: кажется, вот-вот за следующим поворотом откроется лаз на волю, ан нет – всё те же сырые стены, всё тот же войлок переплетенных корней. Потолок стал заметно ниже; передвигаться приходилось в наклон, а косы тащить за собой волоком. В довершение всего - факел начал гаснуть…
…Так что, когда две землисто-бледные физиономии с фонарями в руках выплыли из-за очередного поворота, - Акэти не испугался, и даже не удивился. Злые духи, обитающие под землей, никогда не выпустят легко свою добычу; особенно если добыча эта – еще и приделала ноги редкостному оружию, хранившемуся в их вотчине!
- АКЭТИ-СЭНСЭЙ! ЭТО ВЫ?? А ЭТО МЫ!! МЫ ВАС НАШЛИ!! - В два голоса хрипло, но радостно завопили духи.
Мицухидэ устало рассмеялся и отшвырнул тлеющий остаток факела. Вместо духов ему навстречу по тоннелю яростно протискивались Риока и Юми.
18
- Риока-кун, откуда ты так хорошо знаешь здешние пещеры?
- Батя мне всё про них рассказал, сэнсэй. Он у нас тут это… контрабандничал трохи по молодости.
- Вы – чокнутые! – Хохотнул Акэти, с наслаждением вдыхая стылый ночной воздух. Они шагали по тропе, огибающей озеро на дне долины: Акэти посередине, а Риока и Юми - по бокам, деликатно поддерживая сэнсэя под руки. После двойного падения с высоты, драки и пьянки с призраком, и скитания по подземельям Мицухидэ слегка пошатывало. - Как вам в голову пришло переться туда вдвоем? Хоть бы взрослых позвали…
- Приношу свои искренние извинения, сэнсэй, но мы уже достаточно взрослые! А Риока всё равно знает эти пещеры лучше всех, без него никак бы не обошлось! – Заявила Юми столь авторитетно, что Мицухидэ покосился на нее ошалело: и это – та тихоня, которая стеснялась даже поздороваться с ним вслух, и всегда задавала ему вопросы через подружек?
- Сорвиголовы шизанутые… А где остальной народ? Дрыхнут, надеюсь?
- Я их честно разогнал вчера, как вы и сказали, сэнсэй. – Ответил Риока; он правильно понял, что под «народом» Акэти имел в виду не сельчан, но своих учеников. – Так что – да, они сидят сейчас по домам… только вот не уверен, что они смогли уснуть!
- Ой, да ла-адно! Было бы с чего переживать…
- Сэнсэй, вы себя недооцениваете. – Тихо, но твердо возразила ему Юми. И стиснула локоть Акэти так крепко, что «сэнсэй» смутился и почёл за благо промолчать.
Так, втроем, в тишине они продолжили путь. Вскоре тропа пошла наверх – к мосту, переброшенному через узкое место озера. Перейдешь через мост – и всё, считай ты дома!
Акэти ковылял между своими учениками, тщетно пытаясь сообразить, как так вышло, что под землю он провалился на северном берегу озера, а выбрался на юго-западном… но усталый разум упорно отказывался мыслить логически, прикрываясь единственной более-менее достоверной отмазкой: тоннели, по которым он скитался, видимо залегали настолько глубоко, что проходили под озером.
Они уже ступили на мост, когда росшие под ним кусты вдруг заколыхались и озарились огнями, а ночную тишину нарушил глумливый вопль:
- Мучной клещ, ты, что ли?! Э-эй, братва!! Да это же - Мучной клещ!!
- Что за нафиг? – С негодованием прищурился Акэти на топырящиеся катанами силуэты, спешащие к ним от воды. – Я ж вроде как уже приучил местную аристократию к комендантскому часу?!..
- Приучили, сэнсэй. – Упавшим голосом подтвердила Юми. – Только это не наши, это – с соседнего уезда. Они там вообще все вглухую отмороженные.
- Как мило… - Процедил Акэти сквозь зубы. – А мучной клещ тут причём?
- «Мучной клещ» – это я. – Глухо ответил Риока.
19
- И впрямь, Мучной клещ! – Хмыкнул один из ночных дебоширов.
- С подружкой гуляет! – Прокомментировал второй.
- С двумя подружками! – Хохотнул третий, а четвертый – издевательски заржал:
- Как раз – каждому по половинке! Норинагэ, ты какую половинку от беленькой будешь, верхнюю или нижнюю?
- Мононобэ, - Норинагэ с досадой поморщился. – Ты такой дебил по жизни, или только по ночам? Где ты тут видишь «ёё»?! Это ж ихний учитель!
Компания сопроводила его комментарий взрывом хохота.
- Не-е, господа, я, конечно, слышал, что в Касамацу вместо учителя прислали неведому зверушку… но не ожидал, что это будет юрэй! - Выдавил кто-то из самураев.
Пока тянулась эта прелюдия, Акэти хладнокровно изучал противников. Взрослые мужики, - всем уже под тридцать. Таких длинных, как он сам, нет; но и низеньких крепышей вроде Риоки – тоже. Все примерно одинакового роста и телосложения. Вооружение: катана и вакидзаси; дайсё (4); тоже дайсё; кодати (5) (этот четвертый – явно из неблагородного сословия).
- Итак, Мучной клещ. – Норинагэ с демонстративным нетерпением побарабанил пальцами по рукояти своей катаны (еще не расчехленной). – Ты уже понял, что ты здесь лишний, или тебе объяснить?
Акэти, которому Риока в свое время немало помотал нервы на спаррингах, - сейчас мог бы своим учеником гордиться: в руках Риоки, только что беззащитно-пустых - материализовалась небольшая дубинка, окованная по концам железом. Многозначительно подкинув ее на ладонях, юноша заслонил собой учителя и девушку. Он явно вознамерился драться до конца, а учитывая количество неприятелей и их вооружение, - конец должен был наступить быстро и неотвратимо…
Акэти подумал: хорошо, что он успел потренироваться на призраке! По крайней мере, хоть примерно представляет, в какое живописное суши могут превратить противника эти косы.
Аккуратно отцепил он ледяные пальчики Юми от своего локтя. Риока вздрогнул, когда на его плечо легла узкая ладонь сэнсэя, мягко оттесняя его назад.
- Сделай так, чтобы она не смотрела. – Шепнул он юноше, проходя мимо. Встал перед Норинагэ, и – скривил губы в усмешке (количество противников вызвало у него острое чувство дежавю):
- И отчего все мудаки в Ямато постоянно гуртуются по четверо и нарываются на меня?!
Над мостом повисла тишина, которая в следующий миг взорвалась разъяренными воплями. В поток угроз и оскорблений Акэти поленился вслушаться: всё равно абсолютно все идеи были анатомически нереализуемы.
- Тихо, мужики! – Рявкнул Норинагэ, выхватывая катану. – Щас я в нем столько дырок понаделаю – на всех хватит!
Акэти, подавшись назад, потянул косы из-за спины. Противники загоготали, развеселённые непривычной формой его оружия, навевавшей ассоциации с вульгарным крестьянским сельхозинвентарём, отнюдь не подобающим самураю...
Потом они уже не смеялись.
20
На сочной зелени приозерной травы капли росы горели в утренних лучах золотом, а потёки крови разливались пурпурным гайдзинским вином.
Помощники местного полицейского не совладали с собой: их вывернуло наизнанку прямо на месте преступления. Чтобы прибрать останки, пришлось звать мясников из ближайшей общины буракуминов. Мясники на бойне навидались всякого; бестрепетно они собрали обрубки в рогожные кули. Тела четверых взрослых мужчин в расчлененном виде уместились на одной-единственной телеге.
Сам полицейский тем временем допрашивал всех, кто подворачивался под руку, делая вид, что ведет следствие, а на деле – лихорадочно соображая, кого назначить виноватым. Поначалу картина вырисовывалась однозначная: трое всеми уважаемых представителей самурайского сословия и их менее благородный, но не менее уважаемый друг (зять старосты одного из окрестных сёл) пали от рук двух крестьян и учителя из храмовой школы Касамацу! Всем ясно, кто пойдет под суд?!
Однако по прибытии на место следствие обросло весьма затруднительными фактами. Сперва участвовавшие в возмутительном нападении крестьяне - оказались несовершеннолетними подростками, один из которых к тому же был женского пола. А затем выяснилось, что учителем в Касамацу подвизается ни кто иной, как Акэти Мицухидэ, наследник прославленного клана Токи, потомок императора Сэйва Гэндзи, ведущий род от самих Минамото, и двоюродный племянник (со стороны жены) владетельного князя Сайто Досана, губернатора провинции Мино! Вам всё еще охота катить бочку на сего высокородного господина? – одевайтесь в чистое и пишите завещание!
Полицейский не хотел писать завещание; он хотел закрыть дело и покинуть уже это забытое всеми ками село. Показания Акэти-сэнсэя в допросную тетрадь он занес почерком совершенно нечитаемым, оттого, что не столько писал, сколько рассматривал допрашиваемого. У полицейского не укладывалось в голове: как этот паренёк, хоть и долговязый, но узкоплечий и хрупкий будто тростинка, ухитрился в одиночку одолеть четырех весьма крепких мужчин, - и не просто одолеть, а – распластать их не хуже, чем быков на бойне?! Полицейского терзали сомнения, что в инциденте таки виноваты местные жители (между нами: погибшие отличались весьма мерзким нравом), а Акэти-сэнсэй – в юной своей наивности теперь покрывает их.
Сомнения полицейского развеялись, когда Мицухидэ, гостеприимно улыбнувшись, предложил ему перейти из классной комнаты (где происходил допрос) в помещение, отведенное под учительские апартаменты. Полицейский только глянул на прислоненные к стене косы (наспех отмытые от крови) – и вылетел прочь как ошпаренный, да не из комнаты – а из школы вообще! Чтобы такими извратными приспособлениями да так изгаляться над людьми, - это же умалишенным надо быть! А ну как этот «сэнсэй» сейчас на ровном месте раскромсает его, как тех четверых?! И ничего же ему за это не прилетит, с такой-то фамилией и роднёй! А у полицейского дома – вторая жена молоденькая, и двое деточек…
…Сидя на веранде постоялого двора (вернуться в школу он так и не согласился), полицейский аккуратно изъял из тетради нужные листы и переписал протокол, свалив всю вину на зятя соседского старосты (как на самого низкородного из погибших). Облегченно выдохнул, и сказал сам себе:
- Дело закрыто!
21
- Признаюсь честно: находка ваша весьма меня озадачила, сэнсэй.
- И, тем не менее, Тандо-сан, я не верю, чтобы вам было нечего о ней сказать!
Диалог протекал на дворе кузницы, исчерченном длинными закатными тенями. Натурально, первое, что сделал Акэти, после того, как разобрался с полицией и выспался, - вскинул на плечо загадочные косы и направился за консультацией к единственному на всю округу специалисту по холодному оружию, - а именно, к Тандо-сану (он же кузнец).
Сейчас Тандо-сан морщил лоб и потирал подбородок, соображая, как бы поделикатнее выразить Акэти противоречивое мнение о его находке.
- Что ж, сэнсэй… Все три клинка каждой косы - это не три отдельных куска стали, а единое целое. Похоже, их не ковали, а отливали. Но я затрудняюсь ответить, сколько надо иметь пядей во лбу, чтобы найти баланс для лезвия такой сложной формы! И я понятия не имею, как они ухитрились без смазки проваляться под землей и не заржаветь. Клейма на них нет… и, по-моему, это вообще не японская работа!
- Тогда чья же? Корея? Китай?
- И на них не похоже… Посмотрите на пропорции, сэнсэй! Это оружие делалось для человека ростом не менее 6 сяку (6). Таких людей мало, что у нас, что на материке.
- Только не говори мне, что в подземельях под вашей благословенной деревней когда-то орудовали гайдзины! – Фыркнул Акэти.
- Не говорю, сэнсэй, - охотно кивнул Тандо-сан. – Но среди красноволосых нашлось бы больше таких, кому эти косы пришлись бы по руке.
- Значит, мне крупно повезло, что я вымахал таким дылдой.
- И вот что еще, сэнсэй: не далее как нынче ночью вы бились против четверых, вооруженных вполне приличными клинками, откованными в провинции Иса. Я был на месте вашего с ними поединка, видел их оружие… вернее то, что от него осталось (7). Но на лезвиях ваших кос – нет ни единой зазубрины! Вы же не правили их после этого?
- Когда б я успел? – Ответил Акэти вопросом на вопрос. – Должно быть, просто хорошая сталь…
- Очень хорошая. – Мрачно сказал кузнец. – Сталь, которая не режется сталью, не берется самым твердым напильником, и не нуждается в полировке и заточке! Не судите строго мою необразованность, сэнсэй, но по мне – эти косы деланы не людьми и не для людей!
Акэти расхохотался, вспугнув стайку кур, бродивших по двору:
- Выходит, мне повезло разжиться зачарованным оружием демонов? И что ты мне посоветуешь – окропить их святой водичкой?!
- Сэнсэй, вы – человек благородной крови и высокой учености. – Смиренно изрек кузнец. – Не пристало мне давать вам советы! Но если вы спросите мое мнение…
- Не спрошу! – Отрезал Акэти. – Я в ваших дурацких Руинах чуть не убился насмерть аж два раза кряду! Так что если и есть там какие демоны – пускай считают, что я забрал косы в качестве компенсации за моральный ущерб! К тому же это оружие уже успело спасти жизнь, и не только мою. Всё, на этом тему паранормальной металлургии я объявляю закрытой, и хочу спросить тебя, Тандо-кун: мне для наспинных ножен понадобится вот такая фурнитура; сможешь сделать быстро и качественно?
Кузнец крякнул и задумчиво заскреб пятерней в затылке, вглядываясь в набросанный Акэти чертёж.
22
А школьная жизнь в Касамацу вновь пошла своим чередом; и шла до тех пор, пока однажды, зябким туманным вечером не принес запыхавшийся почтальон целую связку писем, - и все для Акэти-сэнсэя!
23
Первое письмо, печать на котором украшало изображение китайского колокольчика, - он вскрывал с ожесточенным сердцем. Письмо, судя по гербу, было от дяди. Мицухидэ вспомнил, при каких обстоятельствах он покинул родной дом (он сбежал на следующую же ночь после своего 15-летия, едва получив взрослое имя (8), выгребя семейные финансы из всех заначек, какие успел отыскать, и прихватив с собой фамильную пару клинков, которыми рубился еще прадед)… вспомнил - и испытал желание не читая, швырнуть цидулку в огонь. Но потом передумал.
Пробежав глазами традиционное вступление про природу, погоду и теплые семейные чувства, Акэти споткнулся на неожиданных для него строчках:
«Досточтимый князь Сайто Досан желал бы видеть тебя при его дворе. Хоть он и губернаторствует по-прежнему в Мино, но ныне находится в Киото. Полагаю, и тебе стоит прибыть туда же со всевозможной поспешностью. Князь Сайто - человек скорый в решениях, и не станет ждать тебя до первого снега, хоть ты и доводишься ему двоюродным племянником со стороны его супруги. Я приложил немало усилий, дабы убедить князя, что твои ум и образованность будут ему весьма полезны при ведении дел военных и политических, а манеры и внешность достойны даже императорского двора. Князь Сайто рассчитывает обрести целеустремленного и преданного служителя в твоем лице. Едва ли можно желать лучшего начала карьеры. Если ты упустишь эту возможность, то вини лишь себя. Я прилагаю два рекомендательных письма, одно к Сайто-ко, и второе – к его вассалу, Итихаси Гомару, на тот случай, если ты не сумеешь убедить князя в своих дарованиях при личной встрече, и он откажет тебе. Ты уже не ребенок. Пора оставить нелепую игру в ронина и проявить преданность роду Сайто, - как это делал твой отец.»
- Вертел я ваш род Сайто! - Процедил Мицухидэ, отшвырнув письмо с таким омерзением, словно оно было написано не на бумаге, а на коже, содранной с прокаженного. Эх, накатать бы «любящему» дядюшке, который отнял у «любимого» племянника право первородства, соответствующий ответ! Что мол, - благодарю за заботу, но я, Акэти Мицухидэ, потомок Сэйва Гэндзи и наследник клана Токи, не считаю для себя возможным прислуживать безродному прыщу, который этих же Токи и похоронил (9)! И пусть ваш «князь», чем точить зубы на молодого аристократа, лучше поищет себе счетовода пограмотнее! «Губернатор провинции Мино» - а-бал-деть, да давно ли он в том же Киото на базаре маслом торговал (10)?!
Акэти тяжело вздохнул, прекрасно понимая, что – ничего подобного он не напишет. Безусловно, с дядей они расстались практически на ножах; но если его бегство из дому не являлось очень уж серьезным грехом (ну - воспылал наследник самурайского рода страстью к приключениям; Бусидо не запрещает, между прочим!), то за подобное послание – он стопроцентно перестанет быть «Акэти», и превратится в бесфамильного «Мицухидэ». Однако память отца он уважал, и честь рода был намерен беречь.
Упомянутые дядей рекомендательные письма – лежали подле на столе, красиво перевязанные парчовыми шнурами, увешанные печатями. Акэти вяло покрутил их в руке: вот это, обернутое шелком цвета красной сливы, наверняка предназначено для князя; а это, поскромнее, в оболочке из бледно-желтой бумаги уоши, - для этого… как-там-его… ну, короче, для князева прихвостня!
Шелковая обертка на письме для князя как-то странно отставала в одном месте. Похоже, под нее было что-то подсунуто…
Действуя сперва иголкой, а затем ногтями, Мицухидэ удалось выудить из-под шелка – узенький листочек обычной тонкой бумаги. Меленьким девичьим почерком на листке было написано:
«Любимый двоюродный брат, у нас идут дожди, и душа моя полна печали. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала, как уютно мне жилось у вас, в замке Сиротака, и как ты и твоя матушка были добры ко мне! В Гифу же я за все минувшие годы ни разу не знала покоя, ибо у отца моего много врагов, и я боюсь за него и за себя, и за всех моих близких. С тех пор, как отец перевез нас в Киото, тревоги мои возросли стократно. Я часто мечтаю, чтобы ты снова был рядом со мной. Насколько спокойней стало бы у меня на душе, если бы я знала, что нахожусь под твоей защитой! Любимый двоюродный брат, я узнала, что твой дядя собирается писать тебе; и я не знаю, что сказано в его послании, но что бы там ни было – прошу тебя, найди время, чтобы повидать меня в Киото! Мне так важно знать, что ты не забыл меня!
Китё.»
Мицухидэ воззрился на листок со смесью удивления и умиления. Китё, дочь князя Сайто, и впрямь довольно долго жила в их замке, - но было это в далеком детстве, еще до смерти отца, и до его собственной болезни. Он сейчас даже лица ее вспомнить не мог: смутно маячило перед взором что-то улыбчивое, лупоглазое и с гладкой чёрной челкой. Хм, а Китё вот – похоже, не забыла их детской дружбы… «Любимый двоюродный брат», ну надо же!
С усмешкой, одновременно и ехидной, и сконфуженной, Акэти пробормотал:
- Ладно, уговорили… Погляжу я, пожалуй, на этот ваш Киото!
24
Идеально рассчитанный взмах веника отправил последнюю горстку опавших листьев точно в совок. Сойдя с веранды, Акэти вытрусил листья из совка на клумбу. Клумба беспечально рдела цветами: ноготки, настурции, петуния и колокольчики, - не китайские, конечно; обычные «жених и невеста», какие растут в каждом втором крестьянском палисаднике. За зиму листья перегниют и отлично удобрят почву; весной на ней взойдут новые цветы, краше прежних…
Цветы, которых он уже не увидит.
Жители Касамацу свою школу берегли: регулярно поправляли крышу и плетень, вощили полы, подклеивали бумагу в седзи, ухаживали за садом. В день своего прибытия Акэти, вопреки хронической занятости Гокударо-сэнсэя молитвами Зеленому Змию, нашел маленький школьный домик блистающим чистотой и порядком. С детства приученный к опрятности, он в таковом же состоянии его и поддерживал; а отбывая, тем более не намеривался оставлять за собой свинарник.
Веник он спрятал под крыльцо. Перекинул через плечо сумку с немногочисленными своими пожитками (таскать их в узелке на палочке, подобно простонародью, Акэти полагал некрутым). Вложил косы в заспинные ножны; накинул плащ. А корзинчатую шляпу-ронингасу - демонстративно нахлобучил на столбик перил, обрамлявших школьную веранду: хватит уже смотреть на мир через ее прутья, как сквозь решетку! Начинается новая жизнь; жизнь, в которой он намерен прославиться, а стало быть – незачем больше скрывать свое лицо. Пускай ронингасу заберет ребятня: на пугало сгодится, или на сажалку для рыб.
Калитку Акэти толкнул не без волнения, подозрительно озирая улицу: не хватало еще, чтобы эта мелкота припёрлась его провожать! Но улица была пуста: ранее утро, все работают на полях или по дому, - в том числе и ребятишки.
Облегченно выдохнув, Акэти зашагал вниз по улице.
На достопамятном перекрестке из-за ограды кузницы его окликнул кузнец:
- Доброй дороги, сэнсэй!
- Благодарствую, Тандо-сан. – Замедлил Акэти свой разгонистый шаг. – Надеюсь, в следующий раз столица пришлёт вам не такого обормота, как я!
- Да уж, равного вам - точно не сыщут! – Улыбнулся кузнец. – Берегите себя, сэнсэй… и – их тоже опасайтесь! Не забывайте, при каких обстоятельствах они вам достались…
Выразительным взглядом он воззрился на лезвия кос, сияющие по-над плечами Акэти (тот, хоть и зарёкся кому-либо рассказывать про пресловутые «обстоятельства», - с кузнецом таки поделился, после того, как они, празднуя О-Бон, приговорили вдвоем с Тандо-саном почти весь запас спиртного в кабаке папаши Тэмако).
- Не беспокойтесь, Тандо-сан. – Усмехнулся Акэти в ответ. – Я всю жизнь хожу по кромочке между смертью и чудом. Привык уже!
И, кивнув кузнецу на прощание, он двинулся дальше. Дорога огибала озеро и лезла в гору. Сначала – этот узенький проселок, уводящий на перевал; затем – серпантин, витками спускающийся на равнину; и наконец - пыльная река Токайдо, по которой он когда-нибудь допутешествует до дивного града Киото…
Акэти остановился - резко, будто налетел на невидимую стену.
Они собрались у каменного фонаря, охранявшего вход в село. У парней в складках одежды лежала мучная пыль или опилки (недалеко от Касамацу была небольшая лесозаготовка). Девочки стояли вроде бы рядом с парнями, но в то же время как бы и сами по себе (только Юми – под ручку с Риокой); разноцветные кимоно и ленты шуршали на утреннем ветерке. А впереди старших толпилась малышня; подвязанные рукава и штанины открывают исцарапанные стернёй руки-ноги, из волос торчат соломинки: уже начался сбор риса, осень не за горами...
Мицухидэ воззрился на сборище с хмурым негодованием: угу, для полного счастья ему не хватало именно телячьих нежностей! Но ребятишки, хоть и поблескивали глазами ярче обычного, уже успели перенять не склонный к сантиментам дух их сэнсэя, и сейчас сохраняли достойную суровость. Никто не распускал нюни и не цеплял учителя за полы плаща, умоляя остаться. Дети простых людей взрослеют рано. Все понимали: Акэти-сэнсэй – человек уж слишком иного мира, и слишком причудливой судьбы, чтобы до скончания века учительствовать в тихом горном селе. Пожили бок о бок, поглядели вживую, какие они бывают, истинные самураи, - и на том спасибо…
Шагнув к мелюзге, Акэти опустился на колено; длинными (сообразно росту) руками попытался обнять всех сразу. Ребятишки хлынули к нему, как волна к берегу, тесно набиваясь в широкие объятья сэнсэя. В своем порыве они были искренни, и на миг Мицухидэ расхотелось уходить…
Но – только на миг.
Он выпрямился – для того, чтобы ненадолго поступить в распоряжение старших девочек. Те пропустили его сквозь свой пестрый строй, подступая, чтобы невесомо прикоснуться в прощании к плечу или локтю сэнсэя, и тут же подаваясь в сторонку – грациозно, словно клонящиеся под ветром цветы, робеющие стального сияния кос, вознесенных над плечами Мицухидэ. Парни, водительствуемые Риокой, повели себя по-взрослому, в соответствии с этикетом отвесив учителю неловкий, но глубокий поклон. Акэти, усмехнувшись, ответил тем же; хлопнул Риоку по плечу, и двинулся дальше. Дела улажены, формальности выполнены, он свободен, как стрекоза в полёте, и столица ждет его… но - отчего-то в тайном уголке сердца саднит тихонечко; и Мицухидэ, не желая признавать этого факта умом, душою всё же ощущал: он еще будет скучать по этим головорезам, и по мирному своему житию в селе Касамацу...
Прощальные взгляды ребят жгли ему спину сквозь плащ, словно солнечные лучи.
Он остановился. Обернулся и крикнул бывшим своим ученикам (с привычной легкостью скрыв за беспечным тоном - грусть):
- До свиданья, бесенята!
Скорбно молчавшая школота взорвалась криками:
- ДО СВИДАНЬЯ, АКЭТИ-СЭНСЭЙ!!!
- АКЭТИ-СЭНСЭЙ, БЕРЕГИТЕ СЕБЯ!!!
- НЕ ЗАБЫВАЙТЕ НАС!!!
- ПРИЕЗЖАЙТЕ К НАМ, КОГДА БУДЕТЕ НАБИРАТЬ СВОЮ АРМИЮ!!!
Мицухидэ засмеялся, и махнул ребятам рукой. А потом повернулся, и пошагал дальше. Перед ним лежала дорога, – и весь мир.
Они-кис-кис, июль-декабрь 2013
Кое-какие пояснения.
(1) авамори – алкогольный напиток, который гонят из риса на Окинаве. По крепости примерно как коньяк (и соответственно, в 3-4 раза крепче сакэ).
(2) «…и платил ребятам по 2 мона за 10 вязанок». – Мон - не только семейный герб, но и самая мелкая средневековая японская монетка (с дырочкой посередке). Мы с гуглом долго думали, и пришли к выводу, что, с учетом текущего курса покупки-продажи золота, установленного Сбербанком РФ, 2 тогдашних мона – это чуть больше 10 нынешних российских рублей.
(3) «…на заре своей карьеры тоже не пользовался фамилией, как и эти крестьяне» (3) - то есть происходил из несамурайского сословия (хотя и не обязательно из крестьян). В любом разе, простонародью в те времена фамилий иметь не полагалось.
(4) дайсё – парные мечи (короткий и длинный), сделанные одним и тем же мастером (а если мастера разные, то это уже не дайсё, а просто катана+вакидзаси).
(5) кодати – короткий (в районе полуметра) меч, которым разрешалось пользоваться несамураям.
(6) «Это оружие делалось для человека ростом не менее 6 сяку». – Ну, можно считать, что 6 футов (1 сяку – 30,3 см; 1 нынешний «международный» фут – 30,5 см).
(7) «Я был на месте вашего с ними поединка, видел их оружие… вернее то, что от него осталось». - Особенность закалки катан такова, что они достаточно легко ломаются, если удар приходится по плоской стороне клинка. Учитывая то, что бой катаной обычно начинают, нанося удар в вертикальной плоскости, а Мицухидэ размахивает своими косами влево-вправо, вряд ли у него ушло много времени на то, чтобы обезоружить своих противников, тупо переломав им клинки (а дальше он просто развлекался в свое удовольствие).
(8) «…он сбежал на следующую же ночь после своего 15-летия, едва получив взрослое имя». – То есть почти сразу, как только прошел обряд гэмпуку - церемонию совершеннолетия, после которой сын самурая становился самураем как таковым, и получал то самое «взрослое имя», кое ему надлежало прославить преданным служением сюзерену (и которое он, впрочем, в любой момент мог поменять.
(9) «…не считаю для себя возможным прислуживать безродному прыщу, который этих же Токи и похоронил!». – Сайто Досан первоначально служил роду Токи, который, собственно, и владел провинцией Мино, но потом всякими-разными путями довел сей род до ручки, и сам заделался правителем. Род Акэти – один из «обломков» разгромленного рода Токи.
(10) «…да давно ли он в том же Киото на базаре маслом торговал?!». – Вроде как реальный исторический факт.
вот как-то так всё и было. спасибо, что дочитали до конца